Урок шел к концу, и, сиди в классной комнате мальчишки, та непременно наполнилась бы переговорами вполголоса, поскрипыванием парт, возней - как-никак последний урок, да еще в такой день! Здесь же нараставшее нетерпение воспитанниц выражалось в нараставшей вслед за ним звенящей тишине, сквозь которую отлично было слышно веселые, возбужденные голоса предпраздничной Москвы. Девушки замерли, прямые, как гвардейские штыки, неподвижные, как двуглавые орлы на башнях Кремля.

Наталья Андреевна, стоя у окна, чувствовала спиною неотрывные взоры двадцати пар девичьих глаз. Без всяких месмерических штучек она сейчас могла прочесть мысли своих воспитанниц - какая там история, пусть даже у любимой учительницы, когда вот-вот - парад, потом - пикник, и, наконец, бал в столичном Дворянском Собрании?! Наталья Андреевна улыбнулась, поворачиваясь к девушкам.

-Итак, сударыни, извольте рассказать, что мы с вами знаем об особе первого Русского Императора?

Руки поднялись, словно подброшенные пружинками.

-Да, Марфуша?

-Государь император сделал России много добра. Он вывел Отечество наше из туманов варварства азиатского к Просвещению.

Наталья Андреевна поморщилась. Все правильно, однако здесь же не приходская школа для крестьянских детишек, и не младшие курсы, где в заслугу идет уже хорошая память и способность пересказать наизусть страницу-другую из учебника господина Иловайского.

-Анна?

-Государь император ввел при дворе западные костюмы. И при нем можно стало танцевать. - первая красотка института благородных девиц улыбалась, явно предвкушая вечерний бал.

Что ж, уже лучше. Наталья Андреевна поощрительно кивнула, разрешая садиться.

-Неждана?

-Государь император отправлял юных дворян и мещан учиться наукам в европейские страны.

-Очень хорошо, сударыня. Да, Василиса?

-При Государе Императоре Россия вышла к Балтийскому морю. Был построен сильный флот.

Конечно - внучка адмирала, дочь и сестра капитанов военно-морского флота.

-Татьяна?

-Он...

-Кто - "он"? Внимательнее, сударыни, будьте любезны. Мы говорим об особе Государя.

-Государь Император...-

-Так, - поощрила Наталья Андреевна.

-...он создал полки нового строя, перевооружил армию по европейскому образцу, и много проводил с нею потешных боев и учений, в коих сам принимал участие.

-Так, отлично. Ангелина?

-Государь император воевал с турками за Крым, и захватил крепость Азов.

-Отлично. Русана?

-Государь император создал в Москве университет.

-Замечательно, сударыни. Ксения, ты что-то хотела сказать?

Невысокая темно-русая девчушка с толстой длинной косой и огромными серыми, почти всегда опущенными глазами, подняла голову. Уставилась на преподавательницу иконным скорбным взором.

-А еще, - проговорила она очень тихо. - Государь Император был очень добрый человек. Он не любил казнить и наказывать. И за всю его жизнь только дюжину знатных людей приговорили к смертной казни, но не сам Государь, а собор сословий. И хотя он знал, что эти люди готовили покушение на него в пользу польского короля, он очень переживал их смерть, часто заказывал молебны за упокой их душ. Кроме князей Шуйских и бояр Романовых, при нем никто больше не был казнен смертью, даже за измену всего лишь ссылали в дальние монастыри. А казнь тех - он переживал до самой своей смерти, и завещал потомкам молиться за их души.

В классной комнате повисла совсем уж могильная тишь. Наталья Андреевна замерла, положив руку на голову Ксении, вновь опустившей лицо.

И в этой тишине стал слышен идущий откуда-то дальний комариный зуд. Все вздрогнули, запереглядывались, повернулись к огромным французским окнам.

Наталья Андреевна подошла к окну. За спиной заскрипели парты - девушки задвигались, пытаясь получше разглядеть серебристые рыбки аэроптеров в ярко-синем майском небе.

-Идут - шепнул кто-то за спиной. И столько в этом голосе было страсти и тоски по вот-вот готовому ускользнуть неповторимому зрелищу, что Наталья Андреевна, тайком улыбнувшись, скомандовала:

-Сударыни, будьте любезны подойти!

Ох и рванулись девицы к высоким окнам, расплющивая о стекла носы, толкаясь - как мещане в конке, ей-богу!

Аэроптеры первого ряда, летевшие из Замоскворечья, твердо держали строй, складывавшийся в ряд цифр: 1050.

-Что сие означает? - едва имея силы придавать голосу видимость педагогической строгости, спросила Наталья Андреевна.

-Тысяча пятьдесят лет царствующей династии! - вразнобой отозвался звонкий девичий хор.

-А это? - следующий ряд аэроптеров сложился в цифру 300.

-Триста лет Империи Российской! - с восторгом выкрикнули девушки.

Наталья Андреевна сейчас сама чувствовала себя юной-юной девчонкой, едва ли и много старше воспитанниц. Хотелось прыгать, махать руками, кричать что-то несущимся в небе стальным птицам. Да, за три десятилетия от первых машин полковника Можайского - к лучшему воздушному флоту мира. Сама она десять лет назад взволнованно читала в газетах о подвигах российских летчиков-добровольцев, заставивших надменных бриттов, позабыв спесь, облачиться из ярко-красных мундиров в грязно-бурое хаки. Да устоял ли б без них Трансвааль? Не назывался ли бы теперь Киптштадт каким-нибудь Кейптауном?

Рыкнули древние пушки с кирпичных стен Кремля - ратное прошлое России приветствовало героев ее сегодняшних и грядущих побед.

Девушки не удержались - восторженно взвизгнули - и покраснели, кажется, разом, тем паче, что сразу вслед за тем раздался деликатный стук в дверь, сопровождаемый слабым, но отчетливо слышным сдавленным кашлем.

-Прошу входить. - развернулась к двери Наталья Андреевна. В дверь, держа на сгибе локтя парадную бобровую шапку с фазаньими перьями под орленой кокардой, вошел высокий молодой человек, коротко остриженный, с щегольски покрученными светлыми усами. При взгляде его голубых глаз у Натальи Андреевны, как всегда, слегка закружилась голова, и она немедля опустила взор на блистающие золотым шитьем погоны, аксельбанты и нашивные узоры из шнуров на парадном кунтуше, на сильную руку, придерживающую рукоять сабли.

За ним вошли столь же нарядно одетые мальчишки - сверстники ее воспитанниц. Такие же шапки - только пока бесперые и кокарды попроще. Такие же кунтуши - только украшений меньше. Такие же сабли на поясах. Встали молчаливым, плотным и ровным строем, пожирая взглядами стайку ее учениц.

-Панна Вишневецкая? - щеголь резко наклонил коротко остриженную голову, словно клюнул что-то ястребиным носом. Точно также кивнули-клюнули за его спиною мальчишки. - Честь имеем!

Она присела в глубоком реверансе, слыша, как шуршат за спиною платья институток, повторяющих ее движение :

-Пан Басманов, рады видеть пана.

Басманов крякнул, отпустив саблю, огладил усы, вздохнул полной грудью, и произнес:

-Панна Вишневецкая, Наталья Андреевна, я и мои воспитанники (вновь дружный кивок двух десятков коротко остриженных голов) имеем честь от лица Московского шляхетского училища приветствовать Вас и Ваших воспитанниц (вновь шорох подолов по лаковому паркету) и пригласить на пикник и бал, устраиваемый городским дворянским собранием в честь знаменательной даты, объединившей юбилей августейшей династии с юбилеем венчания первого Императора Российского.

Он подошел к ней, и протянул руку, словно приглашая на мазурку - а где-то и впрямь полетела лихая мазурка по теплому воздуху позднего, клонящегося в вечер, майского дня - и она вложила свою руку в его, а рядом уже высокий мальчишка с длинной кадыкастой шеей, нервически сглатывая, протягивал руку Анне Салтыковой, и следующие едва не наступали ему на шпоры...

Последним, об руку с маленьким, веснушчатым, очень важным Кириллом Ляпуновым, классную комнату покинула Ксения Трубецкая. Уходя, она скользнула взглядом по портрету, висевшему над классной доскою. С него темноволосый молодой человек в стальных старых латах, держа одну руку на гарде клинка, а другую - на столе, где лежал его пернатый шлем, сумрачно вглядывался в пространства, словно пытаясь найти ответ на терзающее его сомнение.

Это лицо стояло у нее перед глазами, когда остальные кричали, подбрасывая вверх шляпки, "Ура", чеканившим шаг гвардейцам, монументальным кавалергардам с палашами на мощных плечах, и, наконец, новейшему изобретению господина Менделеева, исполинам-катафрактам, словно еще глубже вминавшим стальными траками в землю древнюю брусчатку Пожара... когда остальные щебетали о модах, лошадях, новых спектаклях и пели под гитару... когда ее увлекал вслед за прочими по паркетам Дворянского Собрания бешеный вальс Вольфганга Штрауса "Так говорил Заратустра" (Панна Ксения, а Вы читали Федора Ницкого? Нет... то есть да, читала, только он мне не понравился...Ну что Вы, это же светило славянской мысли! Его "Генеалогия морали"... Ах, право, не знаю, пан, мне более нравятся Хомяков и пан Достоевский), вклинившийся меж краковяков, мазурок и чинных менуэтов... когда

все, вопя от восторга, кинулись к французским окнам, за которыми, в бархатно-черном небе над столицей, вспыхнули огненные письмена

1612-1912

и когда все кричали, хлопая в ладоши, она беззвучно шевелила губами, шепча этому юноше, с состарившимся от тяжелой думы лицом:

"Это не зря, не зря, слышишь? Посмотри, если бы ты тогда не позволил Собору Сословий исполнить свой приговор - этого всего бы могло не быть... не было бы державы от Кордильеров до Одры...и университета в Москве, и аэроптеров в небе...и этого бала...и нас!... пожалуйста, услышь меня - ты не зря сделал это!".

Только она не знала, слышит ли ее сейчас человек, под чьим портретом в классной комнате сияла начищенная медная дощечка:

Дмитрий I Иоаннович

Справедливый

Император Российский, король Польский, Великий князь Литовский, и прочая,

прочая, прочая

1582-1634 А.D.